Глава I. Голос ветра
Над морем летят облака, Летят, гонимые бурей, И ветер полон легенд, Рассказанных в дальних краях.
Многим полинезийцам свойственно поэтическое представление о том, что у ветров есть голоса и сами ветры приносят песни, мифы, сказки, легенды, новости и сплетни. Приведенные выше гавайские стихи модернизированы, что для данной книги является допустимым. Буквальный перевод последних двух строк будет примерно таким: "Правители страны Пелекане (Великобритании) слышат легенды или сказки, принесенные ветром". Поэт хотел сказать, что вести доносятся до самого края земли, далеко-далеко от Гавайских островов.
Говорят, принц, сочинивший песню, откуда взяты эти строчки, задумал ее как любовное послание к одной принцессе. Их матери, двоюродные сестры, с самого рождения детей подумывали о их брачном союзе, а сами молодые люди любили друг друга с детства. Однако королевский двор воспрепятствовал свадьбе: и жених и невеста были столь высокого происхождения, что их отпрыск превзошел бы родовитостью царствующего монарха. Впоследствии влюбленный поэт Луналило был избран королем Гавайских островов, наследовав трон своих любезных братьев, королей Камеамеа IV и Камеамеа V.
Но хотя Луналило и царствовал в течение года и двадцати пяти дней вплоть до своей смерти в 1874 году, он так и не женился на принцессе Виктории Камамалу, о романе с которой рассказывал ветер.
Жители островов Чатам, расположенных в противоположном от Гавайев углу Полинезии, тоже верят, что ветры приносят новости. Они делят свою легендарную историю на два периода, которые называют Летящие Облака и Слышимое Ушами. Легенды о людях и событиях раннего периода, Летящих Облаков, говорят островитяне, принесены из Гаваики, страны предков. Период Слышимого Ушами содержит рассказы о жизни поселившихся на островах Чатам. Эти легенды более поздние, они слышимы отчетливей, чем те, что возникли далеко и давно, в Гаваики, подобно облакам, приплывшим из дальних краев.
Эта книга - тоже ветер, которому предназначено разнести далеко от островов Океании вести о любимых персонажах полинезийских преданий, вести о героях, принадлежащих времени Летящих Облаков, или, как говорят гавайцы, Ночи Преданий, иными словами, туманному прошлому. Две тысячи лет назад, а может быть и еще раньше, рассказчики этих историй пересекали в разных направлениях юго-восточную часть Тихого океана с грузом преданий. Старинные предания и их герои укрепляют привязанность рассказчиков и слушателей к прошлому, когда они (разумеется, в воображении) проходят шаг за шагом свою историю начиная с героических времен и вплоть до наших дней. Куда бы вы ни попали - на Гавайи или на Таити, в Новую Зеландию или на Самоа, - везде вы обнаружите, что людям известно большинство легендарных героев и героинь.
Разве может кто-нибудь полностью забыть, даже под ошеломляющим давлением современной цивилизации, проделки проказливого маленького недоноска Мауи? Или деловитость неуловимого народца карликов - менехунов? Или благородство великих и отважных вождей, таких, как Тафаки, сын Хемы? Или презрение к условностям его внука Раты, который нарушал табу? Или роман красивого, но непостоянного Тинирау с капризной красавицей Хиной? Или ссору Тангароа с его братьями-богами, которые были побеждены человеком?
Песни, которые либо являются частями сказаний, либо навеяны ими, продолжают укреплять мужество, успокаивать встревоженное сердце, облегчать бремя тяжелой работы напоминаниями о необыкновенной доблести, силе и свершениях этих героев и героинь, которых многие семьи до сих пор с гордостью числят своими предками.
Сказители с философским складом ума и характерной для полинезийцев склонностью все систематизировать и прослеживать родственные связи иной раз пробуют отождествлять персонажей местных мифов с библейскими. Порой они придумывают новые истории и еще больше расширяют свод полинезийских повествований, который и так уже перегружен событиями и персонажами.
Любимейшие из них, известные по всей Полинезии - это те, о которых ветры поют песни. А поют их с тех пор, как предки полинезийцев оставили свою родную землю и двинулись в океан искать новую родину, а может быть и с еще более ранних времен.
Полинезия (это европейское слово означает "множество островов") была заселена одной из последних, если не самой последней, среди других обширных мировых ареалов.
Для полинезийской истории 1595 год имеет то же значение, что и 1492 - для американской. В 1595 году Менданья, плывший под испанским флагом, открыл и назвал Маркизские острова, которые стали, насколько это известно, первым полинезийским архипелагом, посещаемым европейцами.
Возможно, за две тысячи лет до прихода Менданьи (никто не может сказать точно, когда это было) первые полинезийские морепроходцы, пришедшие с запада, появились в юго-восточной части Тихого океана, чтобы сделать ее своей. Они отплыли от некоей прибрежной области Южной Азии или Индонезии, где в их жизни возникли обстоятельства, вызвавшие их плавания в восточном направлении. Эту западную землю они продолжали считать своим отчим домом, когда временно селились на островах, которые по тем или иным причинам их не удовлетворяли. И они продвигались все дальше на восток, от острова к острову.
Как называлась земля, которую оставили полинезийские колумбы? Часто ее называют Гаваики. Иногда - Кахики. Иногда - Пулоту. Все эти имена имеют такое же точное географическое значение, как "Оставленный дом", "Оставшееся там", "Наше западное место". Иные пытаются разгадать, что же означают эти Гаваики и Кахики в каждом конкретном случае. К несчастью, это не всегда возможно: полинезийцы, любящие всему давать названия, длинные и короткие, предпочитают старые имена новым. И когда переселенцы замечали остров, который, они надеялись, был необитаемым, они тут же называли его именем своей родины.
Более слабые из пионеров умирали в пути. Многих можно оплакать, подобно тому как это сделал отец, похоронивший в океане свою любимую дочь. С рефреном "И я в пучину тебя опустил" он пел:
Ты ушла вниз, в глубину, В морскую воду, моя любимая, И я в пучину тебя опустил, Дочь моя, искусная мастерица, Принцесса, в море ты умерла, Моя дорогая, моя любимая, И я в пучину тебя опустил. Рыбак открытых морей, Я был застигнут бурей далеко от берега, Я был слишком далеко, Боги родины не могли меня услышать, И я в пучину тебя опустил.
Более молодые и сильные из пионеров не поддавались печалям. Они пылко стремились к новой земле, столь же славной, как и та, которую они помнили уже смутно. Напротив, люди постарше вспоминали родину и наставляли своих спутников следовать ее обычаям и верованиям, насколько это было возможно на странных восточных островах, часто уже занятых. Населяющие их люди, по мнению вновь прибывших, были родом хуже их самих. Возможно, это были дети детей, а может быть - внуки и правнуки первых переселенцев, пересекших стовосьмидесятый меридиан и открывших безлюдные юго-восточные острова. Они нашли свой новый дом, заселенный лишь птицами - сухопутными и такими, как фрегат, олуша, крачка, которые улетали в открытое море, а к ночи возвращались к береговым гнездовьям и приводили лодки к островам.
Полинезийцы были в то время самыми смелыми и искусными мореходами в мире. Никто из навигаторов на всем земном шаре, вплоть до того времени, когда Колумб пересек Атлантику, не мог сравниться с их кормчими. Но мы никогда не узнаем, кто был полинезийским Колумбом, чья двойная лодка доставила первых полинезийцев на острова неведомых морей, которым суждено было стать их домом.
Да и не имеет значения, какое имя носил полинезийский Колумб.
Назовем его Рата, как того героя, что бросил вызов мелким людишкам своей земли. Подобно тому как препятствовали Колумбу, они мешали Рате правилами и установлениями, косностью и табу, бесчисленными спорами о том, как что делается и что скажут люди. А он хотел одного - построить и спустить на воду большую лодку. Рата одолел эту демоническую бюрократию, построил лодку и набрал команду, готовую сражаться с Длинной Волной, Темной Ночью и другими чудовищами, угрожающими морякам в лабиринте островов.
Назовем его Ру, как героя, отважно ринувшегося прямо в бурю на лодке, полной мужчин и женщин, которых он вынудил присоединиться к его экспедиции. А цель его заключалась в том, чтобы обрести счастье на одном из необитаемых островов, который - он был в этом уверен - они найдут где-то в океане. Он громко смеялся над криками ужаса своих спутников и над завыванием ветра, потому что в конце концов не он ли, Ру, держал в своих руках океан и ведал все морские тропы?
Назовем его Мауи, как того дерзкого юнца-недоноска, который, не удовлетворяясь мелкой рыбешкой, выуживал из моря целые части подводной страны богов, чтобы населить их своими потомками.
Назовем его Тафаки, как того великолепного вождя, который все делал отменно. Им восхищались все, особенно женщины, и все готовы были последовать с ним хоть на край десятого неба, воспользовавшись для этого паутинкой, радугой или лианой, свисающей с нижнего яруса неба, если под руками не оказывалось других транспортных средств.
То, что этот кормчий мог оказаться женщиной, не столь уж фантастично. Богиня Хина исполняла функции кормчего у своего брата во время того путешествия, когда боги осматривали только что созданный ими мир. И когда богиня вулканов Пеле со своими родичами отправилась искать себе за морем новую землю, на вопрос: "Кто станет на корме, кто будет рулевым?" - ответ был такой: "Пеле из Красной Земли".
Как назывался тот корабль, что привез первых полинезийцев? Хина и ее брат назвали свою лодку "Чайка". Это простое хорошее имя восхищало даже потомков, дававших своим судам многосложные названия. Тафаки назвал свою лодку "Радуга". Некоторые говорят, что это и была самая настоящая радуга. Это название оказалось достаточно хорошим для вождей более поздних времен, называвших так свои собственные лодки. Одно из имен, которые Пеле дала своему кораблю, до сих пор широко распространено в Полинезии. Он назывался "Кане" - в честь и в надежде на поддержку бога Кане, покровителя лесов, ремесленников и красоты.
Что это был за миг, когда с первой полинезийской лодки увидели первый полинезийский остров! Был ли это обожженный солнцем сверкающий коралловый атолл с нависшими над ним легкими облаками, отражающими зеленоватый блеск лагуны? Или это был цветущий гористый остров с искрящимися водопадами на крутых склонах? Как восторженно должны были выть в лодке собаки - те, что не сдохли с голода и не были съедены, - когда они почуяли землю и рвались вперед, едва не вываливаясь за борт! Они жаждали спрыгнуть на сушу, но не больше, чем люди - мужчины, женщины и дети, испытывавшие страдания от голода и жажды и уже посягавшие на драгоценные запасы семян, черенков, орехов и ягод, которые они везли, чтобы вырастить на своей новой земле.
Переселенцы предполагали, что на новом острове могут оказаться опасные духи, иной раз имеющие человеческий облик. Они могли владеть неведомой магией, могли поколебать храбрость и решительность пришельцев. Они могли принять мореплавателей за духов и обратить против них такое заклинание:
Шелестящие духи Запада, Кто привел вас к нашей земле? Поверните назад! Шелестящие духи Запада, Кто привел вас к нашей земле? Поверните назад!
В старых преданиях, дошедших до нас, рассказывается, что вновь прибывшие не были настолько беспечными, чтобы духи незнакомой земли могли застать их врасплох. Те, которые опасались заснуть, клали себе на веки белые раковины. Таким образом они рассчитывали обмануть духов. Ведь, заметив в темноте что-то блестящее, духи подумали бы, конечно, что это не раковины, а белки глаз бдительных незваных гостей.
Но даже если пионеры преодолевали видимые и невидимые опасности новой земли, в их сердцах не утихала ноющая боль, всю тяжесть которой знают лишь истинные искатели приключений. Тоска по дому, по оставленным там друзьям и родичам вечно боролась в их сердцах с жаждой увидеть новые земли и новые лица. Как и другие полинезийцы, маори Новой Зеландии верят, что ветры, летящие от одного острова к другому, связуют их. Тот, кто страстно желает услышать о близком, оставшемся в другой земле, думает, что прилетающий оттуда ветер приносит ему весть. Многие из пионеров могли бы разделить чувства того маорийского вождя, который пел, оплакивая утрату земли предков.
Единственная связь, оставшаяся меж нами, - Кудрявое облако, плывущее сюда.
Женщина, оставленная мужем в Гаваики, сочинила плач. И во все последующие времена этими словами выражали свою тоску и те, кто остался дома, и те, кто уехал:
Едва наступает вечер, Я снова вспоминаю того, Которого я любила, Хотя он теперь далек от меня. Здесь, в Гаваики, я слышу голос его отдаленный; Из-за дальней горной вершины Эхо несет его из дола в дол.
История этой женщины окончилась счастливо: голос, который она слыхала, звучал не издалека. Ее муж вернулся в Гаваики с необычайным рассказом о своих приключениях. Редко, но бывают такие мореплаватели, подобные мужу этой женщины или Колумбу, чье возвращение разжигает в домоседах желание увидеть новые земли.
Но не все пускавшиеся в плавание достигали земли. Не будь кораблекрушений, было бы меньше героев. Как могли Рата, Тафаки и все другие полинезийцы, следовавшие их примеру, доказать достойным образом свой героизм, если бы им не надо было искать пропавших родичей?
Многие матери и отцы следили за морскими птицами, которые, думали они, как и ветры, приносят вести, и выспрашивали у них об исчезнувших сыновьях. Одна женщина взывала к альбатросу:
Скажи мне, о птица, летящая высоко, Ты не видела мертвым моего любимого сына, Разделившего путь со многими из Кахики? Обвисли перья на лапах твоих, Обвисли перья на крыльях твоих, Клюв твой опущен... О сын!
Хлопающие крылья, свесившиеся лапы и опущенный клюв птицы принесли матери ответ. Ее сын мертв. Она оплакивала его:
Ты - это месяц, Который больше не взойдет, О сын мой, сын мой, сын! Холодный рассвет без тебя начнется, О сын мой, сын мой, сын!
Те, что пропадали в море или терпели крушение на скалистых отмелях, выносили неслыханные лишения - может быть, потому, что они не теряли надежды. Они знали, что Хина, богиня Луны, особо покровительствует морякам, а море - приют странников и чужеземцев. Не все обитатели моря намерены причинить им зло: полинезиец везде находит родичей, а родичи помогают друг другу.
Я знаю одного человека, а тот знает другого, и ныне живущего на островах. Однажды его лодка затонула в море. Тогда к нему подплыл электрический скат и дал знак сесть на себя верхом. Конечно, этот человек знал, что скат - божество, покровительствующее всему его роду. Когда они подплыли к острову, бог остался терпеливо ждать, а человек поспешил за венком из цветов и благовонным кокосовым маслом. Потом человек натер бога маслом, украсил цветами и увидел, как тот медленно повернулся и уплыл в открытое море...
- Забавная история? - спросил меня мой знакомый и, прежде чем я успела ответить, продолжал:
- Но это, должно быть, правда, потому что я сам несколько раз видел того человека и слышал его рассказ.
Это приключение имеет немало прецедентов в мифологии. Многие ветры, полные легенд, все еще поют о том, как Тинирау, знаменитый возлюбленный Хины, потерял своего любимого кита (в некоторых вариантах - черепаху), на котором он иногда перевозил людей. Да и сама Хина частенько ездила то на черепахах, то на акулах, то на других рыбах. При этом она оставляла на них особые вмятины или метки, сохранившиеся у рыб данной породы до сих пор, что, как мне говорили, свидетельствует о правдивости этих рассказов. В легендах также говорится о том, что случалось с теми, кто умышленно обижал этих полезных животных или не почитал их.
После того как полинезийские пионеры проникли в юго-восточную часть Тихого океана, они стали осваивать ее, закрепившись на островах, которые они заселили вначале. К приходу европейцев потомки пионеров открыли и заняли большинство из Туч Островов, если здесь уместно отнести ко всему ареалу термин, используемый жителями Туамоту (Восточная Полинезия) применительно к своему архипелагу. Некоторые полинезийские острова были заселены лишь незадолго до появления европейцев, другие - уже покинуты жителями, а третьи - заселялись лишь временами. Европейские путешественники, попавшие, например, на острова Феникс или Лайн, встречали лишь крыс да морских птиц. Но они находили отполированные каменные топоры, рыболовные крючки из кости и осыпавшиеся каменные стены и делали ошибочный вывод о том, что полинезийцы только что были здесь.
Одиночные полинезийские путники или изгнанники либо погибли на этих сухих и бесплодных экваториальных атоллах, либо уже покинули их в надежде найти более плодородный остров или достичь какой-то ведомой им цели. Один из таких атоллов капитан Джеймс Кук назвал островом Рождества, потому что провел на нем этот праздник. Это была его последняя остановка перед Гавайскими островами. Возможно, она была последней и для многих полинезийских моряков в предшествующие времена.
Путешествия, открытия и заселение новых островов в Полинезии вызывались различными причинами, и для них находились различные поводы. Младшие вожди вроде героя Ру, презревшего опасности штормового моря, покидали родные острова из-за их перенаселенности. Были и искатели приключений типа Мауи, младшие братья в семье, которых не устраивали перспективы их домашнего бытия, их приниженное по сравнению со старшими братьями положение. Богиня Пеле со своей семьей отплыла из Кахики на Гавайские острова после ссоры с родственницей из-за мужчины, любимого ими обеими. Эти женщины сочли уместным, чтобы их разделил океан.
Засухи вызывали голод, и тогда некоторые семьи уплывали в море в надежде найти остров, где можно прокормиться. В одной маркизской песне говорится о человеке, который покинул родные места, когда наступил голод, и в поисках пищи объехал все острова архипелага. Среди прочего ему рассказывали о том, какой пищей славился раньше тот или иной остров. В этом произведении описываются несчастные люди, гибнущие от голода. Беда пришла из страны Гаваики, что в данном случае означает страну духов.
Из Гаваики пришла мать голода, Красная Гирлянда пришла. Она приближается ко входу в дом И видит людей, неподвижно сидящих, Свесивших руки между колен, Жующих цветы. Кто накормит этих людей? Она видит худого и истощенного родича, Видит, как он от слабости Шатается и умирает.
Войны, происходившие чаще всего на почве раздоров из-за женщин и земли, нередко вынуждали побежденных покинуть остров, если они хотели избежать истребления. Предание островов Манихики и Ракаханга гласит, что некий побежденный воин поселился на этих соседних атоллах. Бежав с Раротонги со своей женой, этот воин поплыл к острову, который несколько ранее во время рыбной ловли открыл его деверь Хуку. Имя воина забыто, но это не имеет значения. Его потомки горделиво называют его Тоа, то есть Воин, Воитель. Готовность Тоа осесть на коралловом атолле свидетельствует о том, что он вряд ли был на Раротонге высокопоставленным вождем. Более знатный муж должен был бы иметь приверженцев и больше уверенности в своем будущем. Он бы лишь временно обосновался на коралловом атолле, а затем бы искал более плодородный вулканический или высокий остров для постоянного жительства.
Не был Тоа и образованным человеком. Он мог передать своим детям и внукам лишь фрагменты священного учения Раротонги. Они были слишком отрывочными, потому что неотесанному воину, мало интересующемуся мудрствованиями жрецов, удалось лишь случайно кое-что уловить. Тем не менее потомки Тоа отшлифовали эти отрывки, чтобы прославить первых поселенцев своей земли.
Люди Манихики и Ракаханги не совсем согласны с раротонгскими учеными мужами в том, что Мауи выудил их острова из морской пучины. Это сделал, говорят они, Хуку, деверь Тоа. Потомки Тоа изменили историю происхождения островов так, чтобы возвеличить самих себя. Драматическое представление, основанное на этой версии, еще и сейчас встречает бурное одобрение зрителей, собирающихся на деревенской площади.
Согласно этой новой версии, Хуку жил во времена первых открывателей земель, так же как и Мауи. Но Хуку раньше, чем Мауи, выудил Манихики и Ракахангу. Однако он рассудил, что острова еще слишком маленькие, поэтому закрепил их на месте и оставил расти. Затем явился Мауи. С помощью дружественной ему морской богини он вытащил на поверхность землю, которая уже подросла после отъезда Хуку. Но когда Мауи осматривал свою добычу, вернулся Хуку. Он, оказывается, увидел сон о выловленной им земле.
Пока он спал, он видел сон, Сон о Ракаханге, сон о Ракаханге. Он видел, как остров всплыл и поднялся И распростертый лежал перед ним.
Увидев Мауи, он смело заявил свои права на землю, и они начали сражаться. Несмотря на то что полубог Мауи прославлен по всей Океании колдовством и хитростью, Хуку нанес ему столь внушительное поражение, что Мауи пришлось спасаться бегством на небо, В том месте, откуда он прыгнул, до сих пор показывают отпечаток его ноги. А звезды над этим местом, говорят, возникли из рыболовного крючка, который Мауи прихватил с собой, когда спасался от гнева Хуку.
Когда прибыл Тоа со своей женой, он обнаружил, что в результате поединка Мауи и Хуку выловленная земля раздробилась на два атолла, Манихики и Ракахангу, и маленький островок Тукао. Что за благоприятное начало для нового поселения! Сам Тоа мог всюду терпеть поражения от человеческих существ, но его жена не боялась отстаивать свои права перед богами и полубогами и была готова в случае необходимости сражаться с ними. Что ж, ведь боги - отдаленные предки земных людей. Разве не поют старики о том, что их родословные восходят к Атеа, богу празднества?
Родословная ведет в прошлое, В прошлое, под небо наших предков, Происхождение восходит к прошлому, К прошлому, к роду Атеа. Надежно свяжи нить своих знаний, Пусть связь будет прочной, Пусть узел будет крепким. Пусть нить не разрывается.
Полинезийцы ожидают, что их божественные предки помогут им. Но в столь бедной землей области, как юго-восточная часть Тихого океана, они готовы сражаться даже с таким полубожественным предком, как Мауи, если он пытается захватить землю, не принадлежащую ему по праву.
В течение столетий мужчины и женщины, потомки полинезийского Колумба, подобно Тоа и его супруге отправлялись в рискованные экспедиции из культурного центра внутри Полинезии. На западе это были острова Самоа и Тонга, на востоке - острова Общества и Кука. Гордые и храбрые семьи, побежденные в войнах-, не желали оставаться дома, чтобы влачить позорное существование "крыс", как их называли победители. Пока Полинезия оставалась неосвоенной областью, любая семья могла сесть в лодку и отправиться на поиски более независимой, пусть более суровой, жизни на другом острове. Было обычаем петь прощальную песнь, когда из глаз исчезал последний клочок родной земли:
Хату-мата, скала прощания! Длинные когти печали в сердце моем Тоски о тебе, любимой, оставленной там, О последняя скала прощания! Плыви же, лодка "Хеке-туа-тинаку", Плыви, увлекаемая отливом, С попутным ветром плыви.
Куда бы ни плыли поздние пионеры - безразлично, высокорожденные или низкорожденные - они везли с собой одно и то же нехитрое имущество. Это были корзины с семенами, черенками и орехами; высокопитательная мука, изготовленная из сушеных кокосов, пандануса или плодов хлебного дерева; орехи для питья; кокосовое масло; палки-копалки и грубые мотыги; топоры из камня или раковины тридакны; циновки из таны или плетеных листьев. Но даже самый знатный вождь не имел металлических и гончарных изделий, не знал колеса. У него не было ни ткацкого станка, ни плуга, ни вьючных животных. Если он не был родом из тонганцев, которые получали от фиджийцев гончарные изделия, у него были только корзинки, раковины и деревянные сосуды. Земля была самым драгоценным его владением. Жители острова Мангарева в Восточной Полинезии поют песню о вожде, в которой имеются такие слова:
Когда он становится владельцем земли, Его люди прыгают от радости; Потому что будет собран урожай, Если он станет владельцем земли.
Землевладелец ест, как король, говорится далее в этой поэме. У него есть плоды хлебного дерева, бананы, пои, приготовленное из таро, и даже
Пои, приготовленное из плодов хлебного дерева и таро, С подливкой из топленого кокосового молока; Пища его достойна короля, Если он становится владельцем земли.
Таково было стремление, цель человека, отправлявшегося со своей семьей искать новый остров. То добро, которое он поспешно собирал, готовясь к бегству, могло и пропасть, если лодка тонула или разбивалась о скалы. Эта потеря была тяжелая, но не безнадежная. Потому что переселенцы везли с собой знания, позволявшие им сделать новые орудия, лодки, циновки и корзинки. Когда, достигнув берега, переселенцы приступали к работе, они распевали песню, наподобие той, что поют маорийские мудрецы:
Я прошу, чтобы ко мне пришло Высшее знанье, полное знанье, Знанье, которым владеешь ты, Ио, всеобщий предок...
Переселенцам предстояло изготовить новые топоры и лодки. Делали их таким же точно образом, как некогда праотцы - первопроходцы Рата и Тафаки. Посвященные им, предметы становились столь же действенными, как некогда творения рук этих великих вождей.
Чьи это мои топоры? Тафаки. Чьи это мои топоры? Раты. Для чего мне эти топоры? Свалить великий лес Тане. Свалить наземь дерево топором, Со священными древними церемониями, Тебе посвященными, Тане, О животворный Тане! Даруй же этим своим сыновьям Силу великих и славных своих сыновей, Дай им священное знание, Такое же, как у богов!
За три или четыре века до того, как Колумб пересек Атлантику, бури беспокойства в Центральной Полинезии погнали многих людей на поиски новых земель. Уже не одиночные лодки, а крупные экспедиции уходили на север и на юг к островам, где уже жили другие полинезийцы. Поздние переселенцы несли с собой богатство расцветающей культурной жизни сердца Полинезии.
Примерно в середине четырнадцатого века экспедиция, названная Великой Флотилией, отплыла от островов Общества и Кука, чтобы поселиться в Новой Зеландии, где уже обитали отдаленные родичи мореплавателей. Каждая семья, которая плыла в Великой Флотилии, имела особые причины для того, чтобы покинуть родину. Одна была замешана в ссору из-за кражи плодов хлебного дерева. В другой муж решился на переезд из-за постоянных измен своей жены. Не та ли это была пара, о которой рассказывали, что в плавании, когда мужу нужно было отойти на несколько шагов от жены, он привязывал к большому пальцу ее ноги длинную бечевку, другой конец которой держал сам? Когда бечевка дергалась, он знал, что пора взглянуть, не собралась ли его жена совершить очередную шалость. Конечно же, она находила способ обмануть супруга. Однако под поверхностным слоем этих конкретных причин, побудивших людей присоединиться к Великой Флотилии, у многих людей был и некий подсознательный импульс.
Возможно, жизнь в Центральной Полинезии была слишком скучна или острова были слишком перенаселены. Может быть, слишком много детей рождалось в пределах установившихся групп, начавших превращаться в окостеневшие касты, и слишком многие молча следовали за вождями, которых не уважали. И не задыхались ли иные от ритуалов и этикета, изобретенных жрецами, позабывшими об общей пользе? Не слишком ли много было семей, обиженных слугами жрецов? Те вымогали приношения богам, в которых простые люди больше не верили. Героическая жизнь эпохи покорения суши и моря, жизнь предков - первых морепроходцев была уже забыта. Теперь это было существование, представлявшее собой цепочку смешных и бесславных стычек между людьми, сменивших великие битвы с богами и стихиями. Было слишком много сковывающих предписаний, которые столь гневили Рату в прошлом. Как бы он рассвирепел, если бы жил теперь! Даже дед его Тафаки, испытывавший удовольствие от выполнения обрядов, должен был бы возненавидеть жизнь, которую вели на перенаселенных центральных островах! Те, кого она не удовлетворяла, присоединялись к Великой Флотилии, чтобы плыть в Новую Зеландию. Более ранние отряды уже отплыли на север, к Гавайям.
Люди, подобные Тоа, члены экипажей Великой Флотилии, жители островов Общества, Туамоту, Самоа, Тонга, были потомками полинезийского Колумба и его немногочисленной команды. Ко времени появления Менданьи, т. е. к 1595 году, их было более миллиона.
Менданья, как и большинство последовавших за ним европейских путешественников, восхищался красивой внешностью этих людей. У них была бронзовая кожа, большие круглые карие глаза, длинные волнистые каштановые волосы. Они были высокие, крупные во всех отношениях - по весу, в костях, чертами лица. Никому из позднейших пришельцев: ни европейцам, ни монголоидам, ни негроидам - полинезийцы не казались совсем чуждыми, ибо они были смешанным народом. Их трудно классифицировать, потому что они имеют характерные черты каждой из этих трех крупнейших человеческих рас. Хотя европеоидные черты, может быть, наиболее заметны. Смешение рас произошло до того, как полинезийский Колумб со своей командой направился к необитаемым островам юго-восточной части Тихого океана.
С течением времени ярко проявились родовые особенности, потому что выбор для браков был узким - лишь небольшая группа переселенцев. Когда их потомки, подобно Тоа и его жене, оказывались разбросанными по разным необитаемым островам, бывали случаи и более близких, родственных браков. Ведь у Тоа и его жены были одни дочери, и он оказался единственным мужчиной на атолле. И чтобы увеличить население, Тоа (пока у него не родились сыновья) следовал примеру бога Тане, который создал из глины первую женщину и женился на своем творении.
Куда бы европейские путешественники ни попадали в Полинезии - от Гавайев на севере до островов Чатам и Новой Зеландии на юге, от острова Пасхи на востоке до Самоа и Тонга на западе, - они всюду встречали людей, очень сходных внешне, которые говорили на одном языке (ныне называемом малайско-полинезийским или австронезийским) и вели одинаковый образ жизни. Такие факторы, как время и местные условия, породили между самоанцами и жителями Раиатеа или между гавайцами и маори больше сходства, чем различий, отделяющих их от туземцев Австралии и Меланезии на юге и на западе.
Это единство проявилось в боевой песне одного из племен острова Мангарева (Восточная Полинезия), которую все полинезийцы могли бы использовать как призыв к сплочению:
Один народ, Один боевой клич, Один бог. Один человек. Смерть под землей! Жизнь на земле!
Тем не менее полинезийцы так и не стали единым народом. Даже в пределах одного острова племена обычно оставались независимыми, за исключением временных союзов или случаев покорения одного племени другим. Только когда полинезийские воины сменили палицы и деревянные мечи на европейское огнестрельное оружие и вместо полуритуальных стычек начались массовые побоища, на отдельных архипелагах, как, например, на Гавайях, возникли монархии.
Приход европейцев дал местным поэтам и сказителям огромный сырой материал, который они перерабатывали в рамках традиционного стиля. Типичным образцом этого является короткое стихотворение, в котором сохранилась память о посещении острова Пасхи китайцами, носившими длинные косы и ручные часы.
Очень потешные люди, Эти веселые чужеземцы С прическами, как у женщин. Они сошли на берег, У них на руках часы, Которые тикают, тикают, тикают!
Более длинное современное стихотворение рассказывает о прибытии в 1770 году кораблей капитана Кука на Мангаиу (острова Кука). Капитан Кук не высадился на берег, к счастью для него: ведь жители острова были свирепые воины и каннибалы. После отплытия Кука вождь по имени Поито затеял празднество, подготовка к которому заняла целый год. Рассказывая об истории этого празднества, следует напомнить неполинезийцам, что местные поэмы и прозаические произведения, читать которые часто бывает скучно, предназначены для устного исполнения, но не для чтения. Более того, полинезийцы не считают словесным искусством то, что не имеет ритмизованной формы. Они считают, что ритмизованная форма помогает запоминанию длинных перечней имен и событий.
В течение года перед празднеством шесть поэтов - том числе воин по имени Тиои, который сочинил "Песнь пришельца" о капитане Куке, - сочинили около двадцати песен-поэм, проводили репетиции и наблюдали за строительством специального помещения, крытого пальмовыми листьями. Приверженцы бога Тане и акульего божества Тиаио (ему поклонялся вождь Пои-то) готовили пищу, которая должна была пойти на угощение. Родители и опекуны холили, выхаживали любимых детей - мальчиков и девочек - для конкурсов красоты. Такие конкурсы были непременной частью любого празднества. Этих детей держали в темных пещерах, чтобы уберечь от загара, и откармливали жирной пищей. Если же те отказывались объедаться, их колотили и говорили им, что они опозорят семью. Им даже не разрешалось слушать праздничные песни, часть которых восхваляла их красоту. Престиж семьи возрастал, а сам отпрыск получал возможность выгодного брака, если он провозглашался самым красивым.
На празднестве, устроенном вождем Поито, выступали только мужчины. Женщины держали факелы, освещавшие помещение. Распорядитель стоял на возвышении. Он выступал как солист и одновременно направлял действия остальных участников, которые играли, пели, танцевали и стучали в барабаны, как того требовало представление.
Двести человек исполняли "Песнь пришельца". В ней было четыре главные части: вступление, две танцевальные части и заключение. Только три последние части, разделенные краткими антрактами для отдыха, сопровождались игрой на барабанах и танцами на одном месте. В "Песне пришельца", необычайно живой по стилю, мало упоминаний бесчисленных имен и названий местностей, которые делают многие полинезийские песни трудными для исполнения.
Вступление начиналось с того, что двести мужчин, сидящих перед бревнами с теслами в руках, изображали вытесывание лодки и пели. Тем временем хор заклинал бога ветра сгладить прибрежные рифы, чтобы капитан Кук мог высадиться. Передавая взволнованность островитян прибытием гостей, хор отрывисто, фальцетом направлял капитана: "Туда, туда! Нет, сюда, сюда!"
Солист прерывал его такими словами: "О, какой огромный корабль у рифа Аваруа! Скорее спускайте на воду лодки!" Не отвечая солисту, игнорируя его, хор, по-прежнему фальцетом, изображал теперь "беретане" (британцев) и переводчика на корабле Кука, островитянина Маи. Хористы хлопали в ладоши и пели "Е бере, е бере, Маи, Маи". И опять они становились жителями Мангаии, хватали настоящие копья, показывая, что намереваются атаковать англичан:
Ика! Куа рау, куа рау, Те тоа, те тоа. Куа та, куа та! Куа та Мангаиа, куа та те паи! В бой! Сотнями, сотнями, Воины, воины, нападайте, Люди Мангаии, атакуйте корабль!
Этой боевой песней и танцем заканчивалось вступление. Каждый из двух танцевальных актов, следовавших далее, имел по семь сольных и пять хоровых номеров, часто коротких. Каждый акт начинался с того, что солист провозглашал:
Тангароа послал корабль, Который прошел сквозь небесный свод.
Танцоры плясали до тех пор, пока солист не объявлял: "А это чужеземец Маи". Хор дополнительно пояснял: "А это Ту" (или Туте, т. е. Кук). На вопрос солиста танцоры отвечали: "Здесь лодка, полная гостей, Оуараурауае!" Последнее слово звукоподражательное, оно имитировало непонятную речь англичан. Солист добавлял: "В лодках множество иноземцев, и с ними Маи - с какого-то другого острова".
Так продолжалось представление в честь экспедиции капитана Кука. В одной из частей представления хор подражал манере англичан грести, которая очень понравилась островитянам. Они восклицали: "Взмахивай веслами!" - и продолжали: "Они белолицые. Они белолицые, и они британцы". Последний акт начинал хор: "Странно говорящие люди приплыли с какой-то отдаленной земли". Солист спрашивал: "Какие они?" Хор отвечал: "О! Они похожи на богов". Солист повторял: "Какие они?" Хор ответствовал: "Великий вождь приплыл к рифу Аваруа. Корабль принадлежит Туте и Маи". Последний хоровой номер заканчивался словами: "Белолицые люди! Неслыханный случай!"
Драмы, посвященные конкретным событиям, популярны по всей Полинезии, и сюжеты для них берутся как из времени Слышимого Ушами, так и из того отдаленного прошлого, о котором люди могут узнать лишь у ветра.
Именно этим древним голосам ветра и посвящена главным образом моя книга. В ней идет речь о голосах, которые долетали сквозь тысячи облаков, проносившихся над островами, с тех нор как измученный, усталый мореход вопрошал, подобно герою по имени Хонокура: "Это ли остров, населенный лишь птицами?" Эти голоса звучали для Тоа, хотя он был слишком уж человеком действия и скучал, слушая разговоры. Они звучали для мужчин, женщин и детей, плывших с Великой Флотилией. Они звучали для жителей Мангаии, которые дивились, глядя на капитана Кука и его белокожих матросов и, пожалуй, как на еще большее чудо, на Маи, их земляка - такого же полинезийца, которому предстояло проделать путь на запад, путь предков. Но что бы нового и чудесного ни видели люди времени Слышимого Ушами - пусть это и становилось содержанием их песен, представлений и повестей, - это не могло сравниться по популярности с богами и героями времени Летящих Облаков. Капитан Кук был преходящим чудом, а вот Мауи - нет. Так же, как Рата, Тафаки, Тинирау, Ру или менехуны. Голоса все еще повторяют эти имена, потому что герои, их носившие, представляют достоинства людей, вызывающие восхищение во всей Полинезии. Полинезийцы видят себя в образах Раты и Тафаки, Мауи и менехунов, Тинирау и Ру. Полинезийцы идеализируют юность, задор, энергию и радость бытия. Они чутки к красоте природы и человеческого тела. Они стремятся к порядку, но, достигнув классической простоты в организации, затем усовершенствуют ее до такой степени, что она мешает ходу существования. Тогда, перегруженные ими же созданными сложностями, они восстают, отбрасывают их и начинают сызнова. Реализм и рефлективность, нежность и жестокость, вспыльчивость и выносливость соединяются в любимых героях, так же как и в людях, их создавших.
В следующих главах я выбрала несколько таких полинезийских мифологических персонажей, которые, как считается, жили в ранний период, в Ночь Преданий. Эти персонажи любимы и их полинезийскими творцами и мною, их знакомые биографии мы никогда не откажемся послушать еще раз. Мне эти образы представляются хорошей основой, когда материал приходится выбирать из тысяч полинезийских текстов, которые были записаны, переведены и опубликованы.
Один или двое моих коллег с надеждой спрашивали меня, включу ли я в книгу их любимых героев, которые, однако, известны лишь на одном-двух архипелагах, хотя и очень популярны там. Увы, хотя и с неохотой, мне пришлось проявить непреклонность и ограничиться всего лишь парой слов даже о некоторых моих собственных любимцах из локальных преданий. Так было, например, с гавайскими богинями Пеле и Хииака. Они относятся к Ночи Преданий (древнему периоду), но вместе с тем десятки людей самых разных национальностей, населяющих ныне Гавайи, совсем недавно встречали Пеле и говорили с ней. Некоторые даже подсаживали ее в свой автомобиль, правда лишь для того, чтобы, проехав некоторое время, обнаружить, что Пеле исчезла, подобно многим другим фантомам - путешественникам на попутных машинах.
Ру - тот самый Ру, который открыл и заселил остров Аитутаки, - в действительности принадлежит к наиболее позднему периоду, но он упрямо лез в каждую главу книги. В конце концов я разрешила ему остаться.
Если же говорить в целом, я сопротивлялась подобной настойчивости. Ведь одна из главнейших трудностей, с которой сталкивается каждый знакомящийся с полинезийским фольклором, - это неисчислимое множество героев, героинь, богов и богинь, наперебой требующих внимания к себе. Каждый персонаж имеет не одно длинное составное имя, а несколько имен, и читатель скоро теряется в массе слогов. Если же он постепенно входит в эту массу, он, может быть, и получит вкус к перечням имен, которые так любят полинезийцы. В награду он может совершить счастливое открытие - обнаружить, что одно из новых прозвищ проливает дополнительный свет на кого-нибудь из излюбленных персонажей.
Их имена часто произносятся по-разному на разных островах. Я использовала те, которые привыкла произносить в уме. Это не сознательная причина моего выбора. Ниже приводится список имен, наиболее часто упоминаемых в этой книге, и некоторые из местных вариантов их произношения.
Гаваики - Гавайи, Савайи, Хавайи, Аваики; Каитангата - Аиканака; Карихи - Арихи, Алихи; Рата - Лата, Лака; Руне - Лупе; Тафаки - Тахаки, Тафайи, Кахайи; Тане, Кане; Тангароа - Тангалоа, Таароа, Тангаро, Каналоа, Танаоа; Таити - Кахики; Тинирау - Тингилау, Тинилау, Тимирау, Синилау, Симилау, Кинилау; Хина - Хине, Ина, Сина.
А вот популярные полинезийские термины, употребляемые в этой книге:
кава - наркотический напиток, приготовляемый из корня растения Piper methisticum; кахуна - специалист в любой области деятельности, где требуется применение магии; кумара - сладкий картофель, или батат (Ipomoea batatus); леи - гирлянды из цветов, листьев, ползучих растений, перьев; лехуа - дерево с красными цветами (Metrosideros collina); мана - сила или престиж в сочетании с магической или божественной помощью; марае (малае) - храм, иногда площадь или площадка; меире (маиле) - зеленая лоза; табу (тапу) - запрет, носящий сакральный характер; тапа - лубяная ткань; таро - растение Colocasia со съедобными клубнями; ти - растение Cordyline terminalis, листья которого используются для заворачивания пищи, изготовления юбок и других целей; хала - панданус (дерево); хиауи - храм, капище; хула - танец.
